Съемки в Париже срываются

Упаковка макета близилась к завершению, когда мне по­звонил директор картины Борис Криштул и сказал, что съемки в Париже под угрозой срыва из-за того, что Георгий Жженов, играющий одну из главных ролей, находится во Владивостоке на гастролях с театром. И выяснилось это только что.

Естественно, я спрашиваю:

— А я при чем?

— Только ты можешь спасти съемки!

— Каким образом?

— Дело в том, что съемки в Париже, в аэропорту Шарль де Голль, начинаются послезавтра, а его спектакль тоже идет послезавтра! Перенести съемки в Париже нельзя: будет такая неустойка, что фильм придется остановить…

— Значит, нужно отменять спектакль! — резонно заметил я.

— В том-то и проблема: спектакль идет в честь празднова­ния дня Военно-морского флота! Директор театра и слышать не хочет о замене. И его можно понять: первый секретарь Приморского крайкома к Брежневу заходит, открывая дверь ногой!

— А что я могу сделать? — Я уже догадывался, куда клон­ит Криштул: зная мои пробивные качества, меня часто ки­дали на задания, требовавшие общения с важными персона­ми.

— Только ты можешь спасти картину! — льстиво выдох­нул Криштул.

— Но у меня даже денег нет на авиабилеты!

— Я уже выслал телеграфным переводом!

То есть Криштул заранее все продумал, и мне ничего не оставалось, как согласиться.

Получив на почте деньги, я бросился в кассу Аэрофлота. Боже, билетов во Владивосток нет! Что делать? И тут я вспомнил про важную бумагу заместителя министра. Подхо­жу к депутатской кассе, протягиваю свое удостоверение и грозное предписание. Без звука находят билет. Однако не­приятная новость: лететь придется, аж, с тремя пересадками — сначала в Москве, потом где-то еще и, наконец, в Хабаров­ске. А это значит, что могу потерять на ожидании очередных рейсов столько времени, что опоздаю! Опять сакраменталь­ный вопрос: что делать?

И тут меня понесло: иду к начальнику аэропорта и, нагро­моздив одну важность на другую, прошу его помощи. Не знаю, что больше повлияло на этого милого человека: моя «грозная» бумажка или его любовь к кино, но он сообщил по цепочке о следовании «важной персоны» и, наверное, намекнул на что-то еще…

Вероятно, я был первым, а может, и единственным пас­сажиром, который ТАК добирался из Омска во Владивосток. Прилетаю в Москву, меня с машиной у трапа встречает представитель Аэрофлота, везет меня в комнату отдыха депу­татов, где я совершенно бесплатно попиваю и закусываю с часок, потом снова в машину до трапа и лечу до следующего города, там все повторяется: машина — депутатская — ма­шина — самолет. В Хабаровске — то же самое! Естественно, у меня произошел в голове сдвиг, и я совершенно перестал ориентироваться во времени.

Прилетаю во Владивосток — светло, добираюсь до гости­ницы «Владивосток», время на моих часах — четыре. Узнаю, Жженов у себя в номере, поднимаюсь, стучу — не открыва­ет, стучу громче — открывается дверь, и передо мной стоит в трусах (везет мне на мужчин в трусах!) артист и протирает сонные глаза.

— Георгий Степанович, спать после обеда не очень полез­но, — с улыбкой замечаю я, а у самого кружится голова и качает из стороны в сторону: вот-вот засну на ходу.

— Какой, к черту, обед? — восклицает артист, — Четыре часа утра!!!

Пришлось извиняться, а потом я попросил ввести в курс событий. Жженов подтвердил, что директор театра и слы­шать ничего не хочет, то есть положение аховое! Я все-таки позвонил ему, но разговора не получилось — тот только ехидно проговорил, что «если я такой умный», то сам бы и об­ратился к первому секретарю крайкома.

Меня это задело: я попросил у него телефон и заявил на прощанье:

— И обращусь! — после чего мы решили немного по­спать: Георгий Степанович любезно предложил мне кушет­ку…

В половине восьмого я, взбодрившийся от выпитого кофе, уже звонил первому секретарю Ломакину. К счастью, он оказался на месте.

— Виктор Павлович, доброе утро, с вами говорит киноре­жиссер Доценко: я только что прилетел из Москвы и должен с вами встретиться!

Видно, в моем голосе было столько страсти, что первый секретарь сказал:

— Если в течение двадцати минут доберетесь до моего кабинета, то повидаемся, а нет… не найдете меня: буду ездить по городу и проверять готовность к празднику!

— Спасибо, буду! — ответил я, почему-то твердо веря, что успею.

— Неужели согласился встретиться? — спросил вдогонку Жженов.

— Конечно! — крикнул я на бегу.

Вылетел из гостиницы и только тогда сообразил, что не знаю, где этот чертов крайком. Да и такси не было видно. Вдруг вижу военный «газик», подбегаю:

— Отец, выручай: опаздываю! — умоляюще попросил я пожилого водителя.

— Не могу: вот-вот генерал должен выйти… — не очень уверенно ответил тот.

— Заплачу, сколько скажешь…

— А куда нужно-то?

— Первый секретарь крайкома ждет меня!

— Первый секретарь? — недоверчиво переспросил он и окинул меня взглядом с ног до головы.

— Я кинорежиссер из Москвы!

— Земляк, значит? — обрадовался водитель. — Садись, крайком — рукой подать… Если что — скажу, заправлялся долго…

Крайком действительно оказался в пяти минутах езды, правда, быстрой. К счастью, пропуск был уже заказан, пулей взлетел на второй этаж и увидел выходящего из приемной высокого стройного мужчину лет пятидесяти. Почему-то сра­зу решил, что это и есть первый секретарь.

— Виктор Павлович? — переводя дыхание, спросил я.

— А вы, судя по всему, Доценко. — Он улыбнулся. — Успели все-таки? Что ж, нужно и мне держать слово: прой­демте в кабинет…

Ломакин сел за стол, а мне предложил место напротив.

— Рассказывайте, что за беда у вас, — догадливо произ­нес он.

Меня словно прорвало — чего только я ему не плел — и про «важнейшее из искусств», и про «проклятых» капиталис­тов из Парижа, которые хотят поставить нас на колени, и про то, что люди должны помогать друг другу…

Ломакин сидел и внимательно меня слушал, потом не вы­держал.

— Извините, Виктор Николаевич, о чем все-таки речь? — воспользовавшись секундной паузой, вставил он.

— Завтра Жженов должен быть на съемках в Париже. Их перенести нельзя: придется платить огромную неустойку…

— А я при чем? — Он искренне удивился.

— Жженов участвует в завтрашнем спектакле на праздно­вании Дня Военно-морского флота!

— Понятно. — Он нажимает кнопку селекторной свя­зи. — Миша, в плане праздника стоит спектакль московского театра…

— Да, Виктор Павлович! — подтвердил приятный бари­тон.

— Так вот, отмени его!

— Как?

— Отмени! — строже повторил Первый. — За Жженовым специально режиссер из Москвы прилетел! Сажай его на бли­жайший рейс до Москвы: его в Париже ждут!

— Но чем же я спектакль заменю: билеты-то все прода­ны? — растерялись на другом конце провода.

— Чем, чем! Не первый раз замужем: «сборную солянку» сделай! И вот еще что: я по объектам поехал, а ты позаботь­ся, пожалуйста, о нашем московском госте… — И мне: — На   денек   останетесь   погостить,   Виктор   Николаевич? — Я согласно кивнул. — Наш номер, город показать… в об­щем, все как следует… Сейчас он подойдет к тебе… Доценко Виктор Николаевич…

Он отключил связь и встал из-за стола.

— Если бы не предпраздничная суматоха… — Он вздох­нул и протянул руку. — Удачи вам, тезка, и вашей картине!

— Спасибо вам огромное! Если бы все государственные деятели так быстро разрешали возникающие проблемы… — прочувственно начал я, но он чуть смущенно перебил:

— Ну, уж, ну уж… — и добавил: — Я тоже не без греха!..

— Веселого вам праздника…