Я учился в мастерской Е. Л. Дзигана, которая была просто уникальной по интернациональному составу. Вот, пожалуйста: Ирэн Тенес из Франции, позднее она работала с великим Антониони. И рыжий парень Раймо О. Ниеми из Финляндии. Впоследствии он стал одним из самых известных в своей стране режиссеров. И Ян Прохазка из Чехословакии, возглавивший одну из программ ТВ в Праге. И немец Ганс Мюллер, ныне вице-президент «Гринпис», и Узад Дахман из Алжира, уверявший нас, что его отец пастух, тогда как на самом деле он был одним из богатейших людей Алжира, и Мурад Оморов и Сергей Шутов из Казахстана, и Джангур Шахмурадов из Таджикистана, Боря Горошко (Беларусь-фильм).
Учились здесь в то время многие будущие звезды и российского кино: Володя Грамматиков, Александр Панкратов (тогда он был просто Панкратов, но когда выяснилось, что есть еще один Александр Панкратов, причем, тоже режиссер, Саша, чтобы не было путаницы, добавил себе определение — Черный и стал Панкратов-Черный), Коля Лырчиков и другие.
С каким энтузиазмом мы ставили спектакль по мотивам пьес Сухово-Кобылина! Роль Тарелкина великолепно сыграл Володя Грамматиков, уже тогда проявляя недюжинный талант руководителя. Сняв немало интересных картин, позднее он освоил и новое поприще, где был востребован и второй его дар — некоторое время Володя возглавлял киностудию имени Горького. Я убежден, что ему по плечу любые задачи…
Одного из чиновников играл Саша Панкратов. Настоящая «чума»! Этот парень заводил всех энергией, юмором и неисчерпаемой фантазией. Одно слово: весельчак, балагур, любимец женщин и очень хороший и верный товарищ!.. Таким он остается до сих пор!..
Когда я рассказал, что работаю над этой книгой, он за меня порадовался и напомнил некоторые детали нашей учебы во ВГИКе. Он меня удивил еще одной гранью своего таланта, подарив сборник своих стихов, который подписал так:
«Витя, тебе, как однокурсник однокурснику. Наизусть не учи, но прочитай!
Твой друг Панкратов-Черный. 11.03.99».
Даже здесь чувство юмора не изменило ему. Милый мой Саша Панкратов-Черный, спасибо тебе, друг мой!..
Во время учебы во ВГИКе меня вызвали в райком партии. Вызов меня не удивил, поскольку секретарь комитета комсомола ВГИКа предупредила меня о нем. Она переходила на другую работу и на свое место предложила меня, написав весьма лестную характеристику.
В кабинете меня встретили двое: второй секретарь райкома партии и первый секретарь райкома комсомола. Разговор повел секретарь райкома партии. Он многословно и витиевато говорил о влиянии партии и комсомола на творчество, на художника и вообще на жизнь советских людей.
Наконец сказал с некоторым пафосом:
— Есть мнение предложить твою кандидатуру на пост освобожденного секретаря комсомола ВГИКа, — и, сделав выразительную паузу, добавил со значением: — Эта должность входит в номенклатуру Центрального Комитета! — Он ткнул указательным пальцем вверх. — Со всеми отсюда вытекающими… Что скажешь, Доценко?
— А как же режиссерская работа? — пролепетал я.
— Ты не понимаешь, ЧТО ТЕБЕ ПРЕДЛАГАЮТ? –Партийный шеф бросил удивленный взгляд на своего меньшего брата, который был ошеломлен не меньше.
Они не менее часа пытались открыть мне глаза на то, что стоит за этой должностью: и возможности карьеры, и приобщение к кругу избранных, и частые поездки за границу…
Но я твердил одно:
— Хочу снимать кино!
Наконец до них дошло, что меня не переубедить, и второй секретарь райкома партии сказал:
— Ладно, можешь идти, — и со значением добавил: — Напрасно ты отказался, ох напрасно…
Часто ощущая неприязнь Мастера, и продолжая работать по договорам на киностудиях в режиссерских группах, я старался как можно быстрее расправиться с экзаменами по программе режиссерского факультета. Со всеми экзаменами и зачетами я справился где-то за полтора года, после чего приступил к дипломной работе. Сколько сценариев забраковал Ефим Львович! Но я не унывал и продолжал поиски. По прошествии многих лет искренне благодарен Мастеру за строгость: тогда я думал, что он просто придирается ко мне, а сейчас понимаю, что любовь бывает и такая. Я уверен, что Ефим Львович по-своему ценил меня. У меня есть тому подтверждение — после моего возвращения из Ленинграда мы случайно встретились.
Я искренне обрадовался и говорю, отчасти хвастаясь:
— Вернулся с режиссерской стажировки, получив очень хорошую аттестацию!
— Знаю, я звонил Герберту?!.
Герберт Морицевич Раппопорт – режиссер, у которого я стажировался на Ленфильме.
-Поздравляю! — Он крепко пожал мне руку.
Сегодня я понимаю, что таким образом он проявлял свою заботу обо мне.
Во всяком случае, его придирки помогли мне обрести вторую профессию: литератора и драматурга. Не находя удовлетворявший его сценарий, я решил: напишу сам! Я взял историю партизана Отечественной войны, оказавшегося в экстремальной ситуации, и назвал ее «Сила мечты».
То ли у Мастера было хорошее настроение, то ли я ему порядком поднадоел, но он дал свое «добро», и я вступил в подготовительный период. И вдруг как гром с ясного неба: Мастер не только отказался финансировать съемки моего диплома, но и не выделил даже пленку. Очередные испытания?
У меня едва не опустились руки, но я вспомнил слова Сергея Аполлинариевича и стал искать иные пути. Я всегда помнил, что мир не без добрых людей. Одним из них для меня стал заведующий кафедрой операторского факультета профессор А. Д. Головня. Прочитав мой сценарий и одобрив его, он выделил из своих запасов необходимое количество пленки, поставив единственное условие. Снимать я должен был со студенткой-дипломницей операторского факультета из Монголии, я до сих пор не забыл ее имя и фамилию — Бямба Луузаншаравын. Позже выяснилось, что от нее отказались все дипломники-режиссеры. Но у меня было безвыходное положение, и мне пришлось согласиться.
У меня была пленка, съемочная аппаратура и оператор. Это — в активе. А еще нужно было: 15—20 человек массовки, а также транспорт: три-четыре мотоцикла с коляской, немецкий легковой автомобиль сороковых годов и телега с лошадью. И наконец, оружейный реквизит: пять автоматов, пистолет системы «Вальтер» с холостыми патронами и несколько пиротехнических взрывпакетов, а значит — оружейник, он же и пиротехник. И все это требуется как-то оплачивать. Кроме того, услуги костюмерного цеха.
Первым делом я бросился за помощью на студию Горького, и директор студии, Г. И. Бритиков, пошел мне навстречу во всем, что касалось взрывов, оружия и костюмов. Стало чуть легче дышать. Где найти транспорт? После долгих поисков через своих знакомых и знакомых их знакомых обнаружился «Опель-капитан» сорок третьего года: хозяин готов был сниматься за вполне умеренную плату — пять рублей в день. Не зря столько лет и сил я отдал спорту — на этот раз спортивные связи сослужили службу. Я отправился к полковнику Табунову, возглавлявшему спортклуб ЦСКА. Чего я только я ему не пел… И все-таки добился своего: на три дня он выделил мне телегу с лошадью и возницей, три мотоцикла, один из них с коляской, и четырех солдат, умеющих водить мотоцикл. И все БЕСПЛАТНО, как говорится, исключительно из любви к кино.
Гражданская массовка шла за мой собственный счет. Через день начало съемок, а я получаю страшную весть: на студии Горького застрелился начальник пиротехнического цеха! Цех опечатан на время ведения следствия! Кошмар! Все рушится! Взяв ходатайство у С. А. Герасимова, я мчусь на «Мосфильм», и меня спасает Н. А. Иванов, будущий первый заместитель генерального директора.
Этот удивительно добрый человек, дай Бог ему здоровья и долголетия, бесплатно выделяет мне оружейника с оружием и пиротехническими средствами, но я должен сам обеспечить соответствующую доставку со студии на съемки и обратно. Это означало: привозить его на отдельной машине.
Оставалось найти актера на роль героя. В моем понимании у него должно быть скульптурное, словно из камня вытесанное славянское лицо. Он не должен быть актером, как и все, кто будет сниматься в фильме. До сих пор я твердо уверен, что режиссерская дипломная работа должна ярко выявить творческие способности дипломника-режиссера. Весьма соблазнительно взять на все роли профессиональных актеров, и они сумеют прикрыть режиссерские огрехи. И я сознательно усложнил себе задачу: в моей дипломной картине нет ни одного профессионального актера. После долгих поисков роль главного героя я предложил студенту операторского факультета ВГИКа из Эстонии — Арво Ихо, ставшего впоследствии одним из известных режиссеров своей страны. Удивительно, но у Арво именно такое лицо, которое было в моем воображении. Вторую роль, роль немецкого офицера, командующего расстрелом пленного партизана, я решил сыграть сам.
Нашел я в фильме и место для юмора, пригласив на роль старухи-возницы финна из нашей мастерской — рыжего Раймо О Ниеми, с огромными усами, с которыми он и снимался.
Понимая, что при моих скромных средствах я не могу тратиться еще и на далекие переезды к местам съемок, я обошел всю близлежащую вокруг ВГИКа территорию и нашел подходящие места для съемок. Работа над дипломной картиной вспоминается как один из самых счастливых моментов в жизни…
Слава Богу, к тому времени я уже выбил свои деньги из Болгарии, читай — из посольства СССР в Софии. Львиная доля этих денег ушла на съемки моей дипломной работы.
Мои усилия и затраты не прошли даром, по крайней мере для Бямбы: посмотрев фильм, профессор А. Д. Головня поставил ей «Отлично»!
А что со мной, спросите вы? Несколько недель я просил Мастера посмотреть мою дипломную картину, длящуюся всего лишь около десяти минут, но все было тщетно. Наконец он выделил мне время, но по ходу просмотра, дай Бог, пару раз бросил взгляд на экран, да и то, похоже, это была рефлекторная реакция на звуки взрывов: он обсуждал какие-то неотложные вопросы со своими педагогами.
Когда в аудитории включился свет, Мастер молча взял мой отрывной талон, немного подумал, словно колеблясь, и наконец вывел: «НЕУД»! Я взял талон, пожал плечами и вышел, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать от обиды… Я был уверен, что Мастер со мною поступил несправедливо: как сказал профессор Головня А. Д., за последние несколько лет моя работа была одной из самых сложно-постановочных, и мне удалось с честью выдержать это испытание.
Два дня я приходил в себя, а потом отправился к С. А. Герасимову с просьбой посмотреть картину. Он уже через пять минут смотрел мою работу. Когда включился свет, я, с трудом сдерживая волнение, спросил:
— Что скажете, Сергей Аполлинариевич?
— Вполне добротная и честно выполненная работа! Мне кажется, Витя, я в тебе не ошибся!
— Другие думают иначе… — И тут я не выдержал: предательские слезы выступили из глаз.
— О ком ты?
Я молча протянул ему отрывной талон.
— Господи… — поморщился Герасимов. — Напрасно он так…
Потом достал из кармана ручку, зачеркнул «неуд». Поставил «отлично», и расписался: зав. кафедрой режиссуры, проф. Герасимов.
Работа над дипломной картиной, мой первый самостоятельный опыт, сопровождался большим душевным подъемом.
И эту высокую оценку безоговорочно поддержала моя мама.
Посмотрев фильм, она с тихой грустью сказала:
— В твоем фильме так все натурально, словно я очутилась в своем прошлом – в войне…
Великий режиссер и мама: что связывает их? Просто они люди одного поколения…
До сих пор жалею, что не мог оставить себе на память драгоценный для меня листок с оценкой моей дипломной работы и автографом великого Мастера! Но у меня все-таки есть два автографа Сергея Аполлинариевича. Первый — на книге о нем — гласит:
«Виталию на добрую память, Сергей Герасимов, 23 февраля 1973 года».
Тогда я еще именовался Виталием.